Евгений Столитенко,
Татьяна Аинова
ДИАЛОГИ О
Двое сидят по-турецки напротив друг друга в небольшой белой комнате, в которой, кроме них,
нет ничего. Не видно ни дверей, ни окон, никаких предметов. Стены, потолок и пол
прямо-таки излучают белое. Да и сами сидящие, причём их лица неразличимы, они какие-то полые
(бесполые?), как будто натянуты бесформенные маски.
Они спокойны, не пытаются покинуть пределы комнаты. Похоже, они уверены, убеждены или просто
знают, что это невозможно.
Почему ты говоришь, что твоё сердце - это стропы? Может, сердце -- это камень, срывающийся
из-под неосторожной ноги в пропасть жизни. Она вырастает внизу в отстранённой радости
неизведанного. Кляп смеха у меня во рту. Но я носил за пазухой что-то доброе. Наверное, разумное.
Возможно, вечное. Теперь НЕТ НИЧЕГО. Только грузовичок со свежим хлебом. Да прицеп со зрелищами.
Кстати, во что мы играем?
Почему страх - это плохо? Она играет со страхом слова. Всегда оставляй открытым окно. Раньше я
любил искать новые двери. Сейчас мне хочется выйти. Через окно. Перегнуться на подоконнике,
высовываться, пока ноги не исчезнут из мира этой комнаты. А у тебя есть своя комната? Она
улыбается сквозь слёзы.
Ну как, ты уже ощущаешь у себя во рту дыхание этой книги? Ты чувствуешь её крепкое объятие, от
которого невозможно, но и не хочется, освободиться? А теперь внимательно. Вот, она неторопливо
аккуратно нежно входит в тебя, как обожающий загадки любовник. Она поселяется внутри. Наблюдай, как
она постепенно, с каждой прочитанной главой изменяет тебя. Мир -- уже не светящийся ослепляющий по
утру шар за несуществующим окном, это постоянно увеличивающийся клубок познания. Он растёт с каждым
соприкосновением с окружающим непонятным. Он пронизан вкраплениями разных цветов, звуков, запахов.
Вот тут, посреди безбрежной стихии книги твоя непоколебимая, устойчивая лодка внезапно сама
переворачивается и опрокидывает тебя в океан одиночества, и ты уже - как удивлённая слезинка
радости, падающая в бесконечный колодец страдания. Прочитана примерно треть.
Она сидела на том самом месте (но о местах потом) на Прорезной, на одной из опрятных скамеечек,
на которые обычно попадаешь, выползая из "Купидона" и сворачивая за угол. Читала потрёпанную
библиотечную книгу издания примерно пятидесятых годов (тем самым внушающую не только больший
интерес, но и уважение). "Идиот". Он подошёл, предложил двадцать долларов (как я понял, не за
книгу). Потом в обнимку появились мы. Я подсел к нему на скамейку, спросил, что он читал из
Достоевского. И тебе не понравилось? Удовольствие драки подступало всё ближе.
На самом деле, страшнее всего видеть изменённость, вывернутость наизнанку. Своё плохо
узнаваемое лицо, отражённое в зеркале осознанной бессмысленности.
Надо спать. Я хочу спать! Я, как немой, бьюсь о стену твоей непроницаемости. Прозрачность -- это
Прозрачность-2. Это Непрозрачность. Её глаза были так прекрасны. За что мы так страстно тонули друг
в друге? Погибали в море понимания. (Смех слова. Океан и море, видимо, -- разные стихии). Когда
человек желает снов, он желает. Хотеть. Хотение. Чего? Ты говоришь невнятно, или я плохо слышу.
Жизнь -- это тебе не верлибр
Это -- любовь
???
Лет, наверное, в пять я лежал ночью с открытыми глазами в постели и впервые прочувствовал этот
ледяной ужас. Нет, не ледяной. Просто холодный, как дыхание мертвеца. Сейчас начало восьмидесятых.
Я считал, сколько мне будет в 2000-ном. Двадцать первый век, дальше. Дальш… И в один прекрасный
момент это "дальше" оборвётся. Не будет ничего. Но осознание не этого оказалось самым страшным.
Жутко стало от того, что
НАВСЕГДА
Исчезновение навечно. Короткая вспышка моей жизни во всепоглощающей темноте. И всё. Никаких
вторичных появлений. Не будет тела, мозга, способности мыслить. Я сгорю и больше никогда не
зажгусь. НИКОГДА -- вот ключевое слово. В него нужно вдуматься, а не просто прочесть, и тогда на
поверхность всплывает утопленник -- зловещее глубинное значение слова. Страх слова.
Сегодня меня пронизывает отнюдь не меньшая жуть.
Игра без правил? Или невидимые преграды всё же существуют? Поезд привязан к рельсам. Они как-то
сами вырастают у него на пути. Может, он и создаёт их? И почему-то ночью всегда быстрее. Фары
вырезают лишь маленькие кусочки в аппликации окружающей неизвестности. Колея держит. А ты попробуй
-- и увидишь, что произойдёт. Что мы сделали из себя? Я же хотел быть совсем другим. Я думал, моя
жизнь будет нравиться мне. И подобное дерьмо ты называешь путём воина?
Выбор бессмысленности абсурден сам по себе.
Цепляться лишь ступнями ног за окно, которого нет. Руками вслепую шарить в мякоти воздуха.
Искать опору. Не находить.
Это уже не путь. Всего лишь предчувствие падения. Смех должен быть циничным.
Когда в момент пробуждения падаешь на постель, удивлёнными глазами рассматриваешь комнату.
Пытаешься выйти из сновидения и… не можешь!
Прекрасно, а как же я проведу предстоящий день?
Нет, действительно прекрасно.
Когда в Палаце "Украина" нет концерта, подойди к нему со стороны выхода из метро. Пересеки
травичку, влезь на высокий бордюр. А чуть выше -- зелёный холм. Вскарабкайся. И сядь спиной к
огромным окнам "Украины", прямо на траву, свесив ноги. Посиди, от всего отгороженный, в своём
укрытии и, отбросив мысли, разглядывай происходящее.
Возьми немного травы, пакет хорошего кефира и пол-литровую бутылку коньяку. Приди поздно вечером
в университетский парк, на детскую площадку. Употреблять не обязательно.
От Республиканского, не доходя до костёла, справа. Да, этот маленький чудесный скверик. Первая
скамейка за фонтаном.
От Толстого наверх и налево, в аллею. Вторая скамья слева. Преимущественное направление взгляда
-- в сторону улицы Льва Толстого.
Ещё на нашем месте на Замковой. Только обязательно одному.
Ищи Его (Её) ТАМ. (Никакой связи).
Бог -- это очень странный предмет.
Он если был, то его уже нет.
Красота не спасёт мир. Входит и выходит.
Это правда. После встречи с Ней уже не смотришь на окружающее прежними заплаканными или
восторженными глазами. Внятное вкрадчивое отстранённое созерцание. Иногда с налётом лени. Никаких
эмоций, тем более -- чувств. Лёд. И не потому, что холод прикладывают к больному месту. Отнюдь.
Интересно, как ей беседы с живым трупом? Не помню, занимались ли мы с ней… (как бы это назвать?)
нашим… збоченням (прикольное слово!) после моего столь занимательного изменения. Надо
будет спросить. А может, она?.. Последнее время мне кажется, что она тоже.
Ты также любишь молчать? Молчание -- лучшее общение между близкими людьми.
Один (одна?) встаёт, плавно приближается, наклоняется, целует. Появляются лица. Неужели
что-то есть? Знание о невозможности медленно плавится и…
...И они, взявшись за руки, вошли в другую комнату, просторную и местами окутанную полумраком.
Потемневший от времени паркет, пёстрые пушистые ковры (опять же местами), весёленькие, в
листики, обои, и даже потолок не белый, а подсинённый как бы. И двери, множество дверей, некоторые
заперты, поди отыщи ключи, но иные чуть приоткрыты, а иные и вовсе настежь. А там за дверью другие
комнаты, да, другие, вот этого книжного шкафа не было, книг и подавно, и кресло незнакомой
внешности. А здесь ? ух ты, смотри, какой сексодромчик! И коридоры, и лестницы, и кухни с
разнообразнейшей манящей снедью, и отхожие места... Но ты снова и снова спрашиваешь: где же выход,
где Настоящий Выход? Да вот же он: отопрут, не сомневайся, ещё и вытолкают взашей, сколько ни ори ?
Не надо! Я ещё не...
и
верь
что кроме смерти есть
и другая дверь
Чем мне нравится текст Жени Столитенко, так это своей структурой. Техника рекурсивного
пуантилизма (только что придумала). Никаких связок, комментариев, пояснений, самооправданий.
Никаких словесных ужимок, столь свойственных героям упомянутого Достоевского. То ли полное доверие
к читателю, то ли полное пренебрежение. Хотя только от его восприятия зависит, сложатся ли молекулы
фраз в чистое вещество смысла. И что прольётся в эти пустоты между фрагментами, через которые ни
перешагнуть, ни перепрыгнуть, можно только перелететь...
Впрочем, есть и одно общее место. В детстве. Ночью. С открытыми глазами. Что я обязана
когда-нибудь умереть, мне было известно и раньше, но обыденность и общедоступность смерти отвлекала
от её сущности. В чём-то даже сродни манной каше: противно, а съесть придётся. Акцентировались
внешние атрибуты ? то есть необязательные, ритуальные, преодолимые ? гроб, могилка, графика ограды,
червяки, кости... А тут мне почему-то взбрело представить себе, каково это быть мертвецом в смысле
непосредственных ощущений. И моё детское воображение, ещё не укрощённое непосильным страхом, выдало
по полной программе. Я вполне отчётливо вспомнила, как меня не было. До рождения.
Нет, страха слова я тогда не испытала, все известные слова говорили о другом. В том числе
и слово "страх" ? естественно страшиться того, чего можно избежать. "Ужас" роднее, но он скорее
предшествует знанию. А я уже услышала приговор.
Как ни странно, медицина как траектория лихорадочного детского поиска была почти напрочь
отвергнута. Врач в норме есть homo... как это будет по-латыни?.. в общем, он Человек Смертный. На
самом деле все homo sapiens делятся на два [кардинально различных] вида: человек смертный (Ч.С.) и
человек бессмертный (Ч.Б.), которые много дальше друг от друга, чем, к примеру, бледная спирохета и
кот персидский палевый. Видовая принадлежность диагностируется элементарно. Достаточно доверительно
спросить: Сколько бы ты хотел(а) прожить? Ч.С. как правило обходится средствами арифметики: "Не
меньше 70"; "100!"; "до 85"; "лет 200-300". Даже если он загнёт нечто шестизначное, всё равно с ним
всё в порядке: он Ч.С. Потому что для Ч.Б. ответ очевиден ? он хочет жить вечно.
Ч.С. не противник смерти как "явления природы", т.е. он её сторонник. Он только против того,
чтобы она наступила "преждевременно". И в роли врача ищет отсрочку. Предположим, что некий эликсир
(способ?) бессмертия изобретён. У него будет куда меньше шансов, чем у оружия массового уничтожения
(назначающего конкретный срок)? А как же наши традиционные ценности?! размножение, смена
поколений, эволюция человечества!
О, как бы я эволюционировала, если бы не это неотвратимое итоговое ничто...
Однако до чего же условны и преходящи всякие термины. Помнится, в ранней юности я называла
человеком бессмертным нечто иное. Ещё не смущаясь незнанием латыни. Хотя стихи были приблизительно
о том же.
Ночами со мной просыпается
не страх и не просто отчаянье
на горле холодными пальцами:
мы смертны ? по умолчанию.
Несётся во тьму заоконную,
где сонно деревья качаются.
Мы все этой участью скованы.
Мы смертны ? по умолчанию.
Будильник без траурных почестей
проводит секунду случайную.
Мне этого вовсе не хочется,
но смертны ? по умолчанию!
Но прежде Земля не отвертится
(как сладко на это надеяться!),
чем сменит нас Хомо Бессмертиус.
Хоть жизнью живой не поделится ?
слишком уж много желающих
пить это горькое зелье.
Наших стихов не читающий
нас воскресит музейно.
Будет глядеть понимающе
на экспонаты пикантные:
"Эти млекопитающие ?
следом за питекантропами".
И, нашей судьбой умилённое,
в каком-нибудь смысле полюбит нас
сознание, освобождённое
от секса и от честолюбия.
Лишь это, ночное, останется ?
не страх и не просто отчаянье ?
с его леденящими пальцами:
бессмертен ? по умолчанию.
Разумеется, когда лет десять спустя я начала публиковаться, этот наивный текст не был обнародован.
Владимир Ильич ? Инессе Арман: Инесса! Я хочу стакан воды!
Надежда Константиновна поспешно выбегает и возвращается со стаканом воды. Владимир
Ильич даже не успевает поцеловать Инессу. Надежда Константиновна подаёт стакан
Владимиру Ильичу. Владимир Ильич выплёскивает воду в лицо Надежде Константиновне,
а стакан всердцах разбивает о стену.
Владимир Ильич ? публике: Ну вот, товагищи, тепегь вы видете, к чему пгиводит
изъяснение метафогами.
Иностранцы помещают на спичечных коробках изображения голых женщин, в то время как наши сразу
пишут: СПИД.
Над курортным городком Славяногорском возвышается истинно славянская горка, кучерявая такая,
обросшая приземистыми дубками. В основании? пещерный храм из природной извёстки, а на вершине?
громадный памятник знаменитому революционеру Артёму работы знаменитого же скульптора И.Кавалеридзе.
Экскурсовод с удивлением рассказывал, как в В.О.В. памятник почему-то не взорвали, хотя что тут
удивительного, на него ж взрывчатки потребовалось бы немеряно, а германцы? нация экономная (это
славяне любят разоряться на широкие идеологические жесты). Воздвигнут памятник был, очевидно, ещё
до ожесточения борьбы со всякими формализмами в искусстве, поскольку являет собой откровенный
образец отъявленного кубизма. Топорные черты каменного во всех смыслах лица героя, роботоподобные
формы могучей фигуры, особенно же впечатляет абсолютно кубический серый затылок, безупречно
дебильная плоскость которого исключает любое подозрение в умственных излишествах. Однако правильные
мысли этот классик большевизма иногда продуцировал и даже изрекал, так как одна из них (вероятно,
самая выстраданная) запечатлена на постаменте памятника:
ЗРЕЛИЩЕ НЕОРГАНИЗОВАННЫХ МАСС НЕВЫНОСИМО ДЛЯ МЕНЯ
А у подножия горы обильно снуют эти самые неорганизованные массы: спешат в столовку и на
процедуры, торгуются на рынке, заводят нерегламентированные знакомства с самыми разнузданными
сексуальными устремлениями... И пока Артём громоздится над Славяногорском, он, лишённый даже
возможности прикрыть каменные веки, обречён глазеть на это невыносимое для себя зрелище. Таким вот
индивидуально подобранным посмертным мукам подвергли выдающегося революционного деятеля? то ли по
недомыслию, то ли, напротив, в результате изощрённого расчёта. Персональный ад? недожившему до
персональной пенсии. Нечасто воздаяние по вере бывает таким наглядным, но ведь и редкая вера столь материальна.
Бог есть. Ибо кто, как ни этот игрок в человечки, заставляет нас так глупо и забавно суетиться,
вместо того, чтобы... Вот именно: что?..
...С открытыми глазами. Ночью. Точнее, уже тёмным вечером. Летом. На базе отдыха. Бабушка и
дедушка допоздна играли в карты или ещё какие пенсионерские времяспровождения с себе
подобными... Отличие: свет в комнате включён. Тоже небольшая белая комната, все предметы в которой
настолько обязательны и посредственны, что не существуют помимо своих функций. Но там имелись дверь
и окно, и даже раскрытое окно. Иначе в своём перевоплощении я бы дошла до полной и окончательной
остановки бессильно зачастившего было маленького сердца... Наверно, в это окно она и залетела.
Таких, как она, я никогда больше не видела ? ни прежде, ни потом. Напрасно я изучала их
роскошно-эксгибиционистские братские могилы в природоведческих музеях. Похоже, это была
единственная в своём роде бабочка, т. е. в своей роли, прилетевшая точно по сценарию. Какие уж тут
аплодисменты, если каждое крыло крупнее моей тогдашней ладони. Странно, теперь я уже смутно
припоминаю узор на тёмно-коричневом бархате: чёрный, нежно-бежевый, голубой... а был ли красный?..
Только круглые, вульгарно обведённые декоративные глазищи? порхать в гляделки с южными звёздами.
"Замысловатый узор"... как будто ты знаешь замысел. А ведь я в детстве ловила бабочек с беспощадной
виртуозностью и коллекционировала их красиво засушенные трупы. Но на эту я только смотрела
неподвижно и всепоглощённо. С ужасом (уже совсем иным ужасом) я воображала, как прокалывается
булавкой её жирная гусеница. (Она была похожа... нет, всего лишь предвосхищала, пройдёт много лет
прежде чем, да и цвет немного иной). Но страшно, отвратительно, неожиданно, занимательно было то,
что бабочка, эфемерное создание из пыльцы и полёта, имела жирную, тяжёлую плоть.
Бессмертие Души традиционно отождествляется с Высшим Разумом. Хотя, если отвлечься от
наработанных ассоциаций, можно представить себе самые разнообразные расклады: от Бессмысленного
Бессмертия до Разумного Тотального Истребления. Что до моей заблудшей души, то вера в Селекцию Душ
кормит её сладким поэтическим пряником и хлещет раскалённым кнутом эксклюзивного садомаза. В ней
произрастает тихая безответная любовь к ближним и дальним и ослепительные, неудержимые видения Иных
Миров. Она уже начинает отличать телепатию от галлюцинаций, но, побаиваясь того и другого,
выключает их поспешнее, чем телевизор.
А Ф И Ш А
ИИСУС ХРИСТОС ЛЮБИТ ТЕБЯ!
ПРОВЕДИ НОЧЬ С ИИСУСОМ ХРИСТОМ
|
Приглашение на некую христианскую тусовку американского розлива. Списано с натуры.
Я никого не спрашивала об этом. Тайна сия превосходит секс не только своей
универсальностью, но и непреодолимостью, а значит постыдностью. Первым, кто поделился ею со мной,
был Левин из "Анны Карениной", но с этим Толстомордным занудливым субъектом, влюблённым в
безмозглую Кити, мне не хотелось секретничать. Лет до четырнадцати пароксизмы были остры, как
впервые, но наступали теперь исключительно в ночной темноте, при выключенных лампах и закрытых
шторах, так не разглядишь никаких бабочек. Абсолютная Тьма где-то в скобках приручалась, роднясь со
своим материальным суррогатом. А потом повадились приходить желанные видения, тёплые наощупь, и
беседы с ними требовали такого напряжённого очарования, что всякий иной трепет становился
неразличим, как сердце рыбёшки в бушующем океане. Нет, с годами это никуда не исчезло, но
живёт теперь во мне, как вполне дрессированный, хотя и кровожадный зверь. Или как глист-солитёр,
отсасывающиий весь избыток сил, но такой привычный, незаметный... Интересно, во что это
превратится в старости, если я до неё доживу?
Считается, что старики учат юнцов. Какая чушь! Это стариков учит жиивущая в них, как в тюрьме,
их юность, закованная в колодки непослушного, ставшего обузой тела. Недаром люди (в норме и по
существу) стремятся не в будущее, а в прошлое. Это так понятно: в прошлом? юность, в будущем?
смерть. А в результате приходят к тому, от чего надо бы уйти.
Было бы профанацией здесь и сейчас рассуждать о физической природе времени, о 4+n измерениях
(очевидно, что в пространственно-временном континууме с n=0 свобода выбора была бы полностью
исключена), о возможностях движения перпендикулярно временной координате и далее по цепочке. Но в
прикладном аспекте время отличается от пространства не только тем, что все мы движемся в одном
направлении и даже в одном вагоне, но и тем, что движение происходит затылком вперёд. В этом
заключена неизменная природа страха.
Зато его конкретные мотивы зачастую легко нивелируются всё тем же временем. По
телевизору войну показывают. Смотришь на бомбардировщик? просто крупное насекомое прилетело,
нагадило и улетело. Скелеты с картин Питера Брейгеля Старшего в ярких тряпках и макияже разгуливают
по подиуму. У некоторых ещё и селиконовая грудь пришита.
Разбудивший звук был не громче гула самолёта, пролетающего где-то над дальней окраиной. Но
присутствовал, казалось, в каждой точке пространства? тихий ропот взбесившихся атомов. Или к ушам
подвешены гири на неощутимо тонкой, но неразрывной нити? такие тяжёлые, что невозможно поднять
голову над подушкой.
Вот анонс "Компьютерной Библии", которую напишу не я, но в которой я намерена застолбить место
одного из пророков.
Бог не умеет считать. Поэтому Ему необходим компьютер. Но Бог не может сам сотворить компьютер,
он способен творить только живое со всей свойственной живому бестолковостью. Бог сотворил человека.
Человек творит компьютер. По своему образу и подобию. Впрочем, нынешние компьютеры не продвинутее
динозавров. В венце творения образа и подобия человечьего будет не меньше (хотя и не больше), чем в
человеке образа и подобия Божьего. Однако слишком скучно излагать подробности истории, которую
время со смертельной неизбежностью напишет куда красочнее и живее.
Интересно, что Ад ? это невыносимый избыток энергии. Что же в таком случае его
противоположность? Рай? Нирвана? Нечто, едва ли отличимое от Ничто?
Зачем я всё это пишу? Если "всё будет хорошо", они нас и так прочтут. То, что пишется в
нашей памяти, несоизмеримо точнее и интереснее тех вычурных иероглифов, которые мы доверяем
бумаге с высочайшего соизволения культурных норм нашего времени... Единственное
утешение: заодно они прочтут всё, что я думаю по этому поводу, включая нецензурные выражения.
Если бы кто-то осмелился написать так, как оно есть на самом деле в жизни, ему бы никто не
поверил, сочли бы клеветником и(или) сумасшедшим.
Люди предпочитают документальную литературу, думая, что она правдива. На самом деле все эти
мемуары, биографии, показания свидетелей, политические доносы и т.п. как правило пишутся как раз с
целью соврать, скрыть, оболгать и приукрасить. Чтобы это стало очевидным, достаточно осмыслить
побудительные мотивы авторов.
Человек, действительно жаждущий правды, сталкивается со множеством препятствий, два из которых
константны, т.е. не зависят от преходящих обстоятельств жизни. Первое? это собственные комплексы,
заставляющие прикрываться вымышленными персонажами, диктатом рифмы и прочими подобными фиговыми
листьями (да-да, и на второй слог тоже). Второе? лживая природа слова, противостояние которой
делает человека даже не писателем, а поэтом (не путать с рифмоплётом).
Тайное желание поэта? сказать всем то, чего нельзя сказать ни одному одному человеку.
Психоаналитик -- пациентке: Почему бы Вам не создать шведскую семью, Настасья
Филипповна? Князь, я уверен, не станет возражать, а Рогожина пришлите ко мне на консультацию.
Успехи практической психологии связаны не столько с познанием человека (в этом смысле они как
раз весьма сомнительны), сколько с разработкой алгоритмов поведения? во многом случайных, но,
будучи внедрёнными в массовое сознание, делающих это самое поведение более унифицированным
и, соответственно, предсказуемым. Интересно, что в прошлом ту же функцию (по крайней мере в
образованных кругах) исполняла литература? пусть мягче, эстетичнее, не столь тотально. Впрочем, всё
это закономерно, поскольку из таких грубых кирпичей, как десять библейских заповедей, мало что
построишь. Вообще нормы морали, независимо от степени надмирности их происхождения, ? не более, чем
методика защиты человека от других людей и от самого себя. По сути они не делают его лучше, разве
что глупее, освобождая от необходимости думать в большинстве ситуаций. Мораль заменяет логику, т.к.
логики человеку не хватает ни на то, чтобы просчитать последствия своих действий на достаточное (не
бесконечное, но неограниченное) число ходов вперёд, ни даже на то, чтобы понять, как для его блага
желательно благо всех прочих людей.
А что ж ещё, кроме художественной литературы, скажет людям правду о них самих? Философия и
психология на это не способны хотя бы потому, что не говорят на внятном и соразмерном
человеку языке. Но и художественная литература уже практически не пытается этого делать.
Оправдываясь тем, что человек, который не поэт, её больше не читает. Так ведь он и раньше, читая
её, удовлетворял совсем иные потребности: информационно-познавательные,
интеллектуально-развлекательные, социально-политические, сексуально-возбуждающие и др. Теперь их
удовлетворение монополизировано? средствами массовой информации, индустрией развлечений, пособиями
по практической психологии (см. выше), различными суррогатами той же художественной литературы
(детективы, фэнтэзи, эротика и т.п.)? перечень далеко не полный. Сама же художественная литература,
испугавшись непосильности своего предназначения, ударилась в изысканное самоуничижение и
изматывающие игры с собственным материалом? языком, вероятно, небесплодные, но слишком уж
регламентированные своей самодостаточностью. Не в силах справиться со смертельным потоком жизни,
писатели строют уютные словесные мирки, где каждый из них? творец, верховное божество. В этом
смысле я никогда не стану сколько-нибудь сносным литератором? я слишком остро ощущаю реальность
общего пользования.
Я НЕ ВИЖУ НЕОБХОДИМОСТИ ОПРАВДЫВАТЬ СВОЁ СУЩЕСТВОВАНИЕ,
ПОТОМУ ЧТО НЕ СЧИТАЮ ЕГО ПРЕСТУПЛЕНИЕМ
Мысль иногда взбирается на головокружительную высоту, где до неё не дотянешься словом, а там
срывается, разбиваясь насмерть, и уже невозможно вспомнить, о чём она была. Я опять ничего не
сказала. Страх слова ? не того, что уже щекочет барабанные перепонки или извивается на белом? слова
должного, которое так легко перепутать с ложным, удержал меня на грани верхней и нижней пропасти,
на узкой полоске обжитого пространства. Ноют вяло возбуждённые, боящиеся своего оргазма мозги. Мне
хочется спать и видеть сны. Всегдашняя нерешительность и неумение вовремя потушить настольную
лампу. Жирная бабочка жизни бьётся о чёрное стекло, стряхивая цветную пудру с упругих крыльев, и
непрочтёнными меняются на них, как в калейдоскопе, нерукотворные письмена.