Есть книги (и таковых много), превышающие своим заглавием собственное содержание. Тайна заглавия оборачивается своей магией: им уже сказано, собственно, все. Книга становится как бы ненужной, напрасной, вторичной, если уже не второстепенной (благодаря заглавию). Автор попал в цель уже замыслом своим. И тем не менее:

КАК НАПИСАЛ БЫ ЭТУ КНИГУ Я

1. Зло и литература. Прежде всего я бы изменил акцент исследования. Литература вторична, она есть вовсе не то абсолютное и то абсолютно недоступное, что из нее делают преподаватели университетов и школ. Миру было достаточно одного Слова и одной Книги. Все остальное уже в роде как-то сверх нужного. Разве что, если рассматривать всю литературную традицию в качестве глобального и эпохального (сколько лести) комментария этого одного Слова и этой одной Книги. Речь идет, конечно, о Слове Юноши и о Книге Юности. В самом высоком, христианском смысле.
2. Зло литературы. Во всяком случае, ее грех. Искус литературы, искушение словом. Эти муки знакомы всякому юноше и почти всякой (уже, видимо, не всякой) девушке. Тяга к слову, как к защите, доказательству, в конце концов, спасению. Эта, так и оставшаяся ненаписанная книга юноши или девушки -- Книга о Юности -- самое достойное из всего возможного в литературе. Однако не есть ли все это в Той Книге, в Его Слове? Не одна ли это Книга?
3. Сколько горечи влачит литератор. Можно легко обознаться, принять черное за белое, или наоборот, и сбиться с пути. Но никакой гарантии в том, что этот путь верен для вас нет. Отсутствия каких бы то ни было гарантий -- высшее свидетельство этого пути. Всякий гарантированный путь -- путь кого угодно, но не литератора. Даже путь музыки более перспективен. Музыка более чувственна и не столь умозрительна.
4. По сути, если уж на то пошло, литератор жалок. Единственное, о чем он думает более ни менее всерьез, это о собственном спасении. Литератор много знает, иначе ему не о чем было бы писать. Но знание гнетет его. Литератор в маске, в панцире.
5. Но читателю глубоко все равно, что за литератор и что его, литератора, ждет. Так что же такое зло? спрашивает он, как все читатели, всегда в лоб. Зло -- это себялюбие, отвечает ему религия. В конце концов, словесность спорит с религией, лишь подслащая горькую начинку. Жизнь всякого человека более или менее проходит во зле. Более, поскольку не исключено, что он сам же первый и грешит. Менее, поскольку наличие греха в мире косвенно делает причастным к нему всякого, даже благородного человека. Даже столь метафизическое понятие как судьба также несет в себе какое-то заслуженное наказание и о-суждение, после некоего суда жизни. Жизнь проходит -- вот в двух словах судьба каждого смертного. Мы наказаны конечностью, конечность -- это грех. Благо бесконечно, добро бесконечно.
6. Каково же тогда зло? Зло конечно. Оно есть свидетельство падшести, т.е. человек уже пал, уже совершил зло. Потому зло несет уже первый человек -- Адам. Если мы изначально грешны, то любой школьник решит, что грешить -- его первая обязанность. Но ведь человек кроме того и смертен, отчего же вам сперва не умереть, а потом уже поступать как вам заблагорассудится? Зло не только конечно и совершено (не совершенно же) -- оно еще и не обязательно. Грешник вполне мог бы не грешить, будь у него в душе нечто отличное от греховности свободы.
7. Да, зло свободно. Оно есть право выбора и его следствие. Свобода окутывает зло героическим ореолом и дымкой таинственности. В этом плане зло привлекательно. Злом легче начать, чем окончить. Значит, зло менее предсказуемо, чем добро. Зло не отягощено ношей труда, зло легко. Бесы порхают, как бабочки в огне. Злой человек несчастен, а потому он может быть вполне внешне добропорядочным человеком. В судьбе человек очерчен весь. Правильнее было бы говорить не о характере человека, а о его судьбе. Это две вещи не только разные, но и не связанные друг с другом.
8. Мой дух беспокоен. Сделал ли я зло? И мог ли я так обеспокоиться, если бы сделал добро? Мог ли я сделать хоть что-то доброе, если бы добро не было бы очевидно для всех и каждого? Но если добро так очевидно, что для его совершения необходимо согласие всех участвующих сторон (ведь насильно, как известно, мил не будешь), отчего же тогда добро вообще состоится? И отчего оно более состоятельно, чем зло? То есть отчего добра происходит больше?
9. Жизнь нейтральна, как процесс. Судьба же либо добра, либо зла. Но это совсем не то добро и зло, что свершаются в каждый час судьбы и в каждое ее событие. Значит, есть зло и есть зло? В чем же разница? Зло, совершенное мной, и зло, совершенное надо мной. Причем "надо мной", т.е. не только по отношение ко мне, но как бы известным (или неизвестным, скорее) образом сверх меня, сверх моего разумения -- и вообще там. Значит, во-первых, не мне решать, что есть зло во мне и в жизни моей, поскольку надо мной оно решается и доносится ко мне в образе либо доброй, либо злой моей судьбы. Судьба всегда следствие моего личного зла или не-зла. Насколько я добр, настолько, следовательно, я и зол. Я не могу отказаться от зла, даже и не моего личного, поскольку зло было внутри меня в тот самый момент, когда я решал из двух чему быть -- моему добру или моему злу. Значит, во-вторых, зло больше меня, в том числе и хитрее, или, если угодно, мудрее меня. Я болен пред злом, но добро слишком поздно излечивает.
10. Зло апостериорно. Мы узнаем о том, что нечто есть зло лишь после того, как это нечто уже наступило. Никому не дано увернуться от зла. Путь узок -- это раскаяние. Раскаяние уже есть добро. Но добро есть всегда, даже когда мы еще не знаем вполне добро ли это. И оттого лишь, что все в мире предрасположено к добру и тянется к нему, связуя частности жизни в нить судьбы.
11. Скажите -- "зло", и помолчите -- все здание этики мгновенно возникнет в вашем воображении. Но представьте только, что случится с вами, если вы рискнете сказать ясно -- "добро"!
12. Зло словесно, его легко облечь в слово. Добро выше слова. Часто добро даже не обнимаемо словом. Оно существует на каком-то более интуитивном и одновременно чувственном уровне. Добро зримо являет, как меняются ваши взгляды на него. Вы испытали себя словом, вы исчерпали его, как собственную юность. Пределы жизни уже сквозят сквозь те несколько десятков лет, что ждут вас. Жизнь оказалась арифметикой, а не гармонией. Кстати, забыл сказать, добро очень музыкально.
13. Если учесть все вышесказанное, ясным, надеюсь, окажется предрасположенность слова ко злу. Но зло не властно над словом. Слово выступает лишь средством анализа, раскрытия зла. "Все мы дети", говорит нам слово, сквозь которое мы увидели дно зла (зло не бездна). Слово платит нам добром за зло. Вот почему исповедуются словами, а не как-либо еще -- музыкой, красками, мыслями, чувствами. Слово несет двойную нагрузку. И несмотря на всю свою вызванную этим обстоятельством двусмысленность, слово прозрачно в ясности своей. Ведь оно говорит. Кто еще отважится поговорить с падшим? Кто рискнет утешить отчаявшегося? Все искусства важны уже после того, как глас наш услышан. Но нужен ясный ответ, необходимо слово.

А.Б.

  Вернуться
    [в содержание журнала "Самватас"]
    [в раздел "Цитаты оттуда"]