Длинные сумерки августа с его фиолетовыми дорогами, томящимися по уходу, словно давно больные в ожидании перемен или помощи. Вряд ли это возможно, хотя в тишине готовой к темени земли нет прямого ответа. Обнажение неуюта можно вполне принять за скорую смену сезона или легкое предночное натяжение неба. Почему-то трудно дышать. Еще немного, и город совсем сотрется с высот горизонта. Город стремительных концов или планов, скорее, город мыслей, нечто рассыпающееся в прахе и похвалах. Особых иллюзий и не было, но сейчас наглость физического перемещения делает ту фразу особенно жестокой. Кажется, что в обязательный железнодорожный чай подмешен взгляд проводов, пить который вынуждает не жажда, а брезгливое покачивание столика, напоминающее о плате. Дорога, как женщина -- она отдаляет и убаюкивает. Впрочем, выбор сделан давно. И, став на подножку «билетики», делаешься простым экс-патриантом, вынужденным покинуть вас около восьми через непринужденность своей идеи фикс, хотя, по сути, это лишь предлог стать кем-то отличным от бесконечных пожатий присутствия. Застоявшаяся кровь прокисает в невольных желаниях нравиться. Рукопись убивает серьезность руки. Возможно, надо было так разоблачить себя, чтобы никто не придумал ничего величественнее ухода. Нет, это не ma petite mort*, напротив. Оглядывание в окно воспринимается как милость, отпущенная напоследок остающимся. Ведь милее всего чувствовать себя в дороге изгнанным. Родильные воды отдаления объяли тебя, но город не пройден -- он впереди...

Андрей Беличенко

  Вернуться
    [в содержание журнала "Самватас"]