Он умер уже как две недели назад, а я все не знал, как написать об этом. Случай, как говорили встарь (в шестидесятых?..), помог мне. Есть гении в истории человечества, которым наш славный век не оставил бы никаких шансов проявить себя. Например, обаятельный любитель цветов Жан-Жак Руссо. Роберт Рождественский - скорее факт нашей биографии, чем образования. Как шум моря в раковине, его песни остались в наших ушах. Его уникальное среди знаменитостей заикание не может не вызывать немедленную симпатию. И вместе с тем, само обстоятельство этой известности (или, лучше, популярности) застывает в кончиках собольей улыбки Жан-Жака, появись он однажды в зале заседаний Советских Писателей.

В этом прелестном недуге языка (заикании) невольно содержалась ирония по отношению ко всему пафосу очередной пятилетки. И только певцам предстояло явить подлинность его поэтического таланта, существовавшего вопреки всей его славе и признанности. Сейчас я хотел бы отдать ему должное. Жан-Жаковский барвинок пророс сквозь бетон взлетной полосы. Талант же, как прегрешение -- малое прегрешение -- поучает, о том, каковы могут быть последствия большого. Талант раздражает, выводит из равновесия. Вне зависимости от прочих своих достоинств.

Смерть, всякая, знаменует рождение истории, ее глас. Словно в увеличительное стекло смотрит она на прошедшее, истекшее время, и тогда огромные, немыслимые мелочи царапают своей вопиющностью зрачок, наступая на разум. Всякая живая мелочь, немыслимо раздутая в масштабах, прямо-таки бросается -- и вот тут уже воистину бросается -- в глаза, становясь глашатаем прожитого, немого и величественного. С великим немым говорим мы, отдавая дань признания тем, кого мы когда-то имели возможность слышать. Стенания его языка стоят в памяти словно набат вечевого колокола. Но только сейчас, сквозь девальвированный смысл, доходит до нас его настоящий звук.

Артур Розен
12.09.94

  Вернуться
    [в содержание журнала "Самватас"]