История с распоротым животом.

Вечные вопросы русской классики.

Мирные переговоры по установлению демократии в России кончились как ожидалось, большой кровью -- посторонних наблюдателей.

Кощунственно думать, что кто-то может получить за все это Нобелевскую премию мира.

Слишком велика цена.

Смерть даже одного человека видится гиперконкретно. Так глобально ее НАВСЕГДА.

Смерть первая же делает каждого из нас фаталистом. Иначе трудно оправдать ее.

Оправдывают, как обычно, будущим, но смерть не стоит нашего будущего.

История жестока своей однократной конкретностью. После окончания всех времен она повторится уже т а м. Только так можно покончить с историей, выйти из ее абсурда.

Я прислушиваюсь ко всем сторонам и чувствую, как один классический русский герой, что правы все. И одновременно все неправы.

Про себя я называю эту войну грязной, варварской, "вьетнамкой" беженкой, но ни одно слово не остановит то, что неизбежно началось. Сейчас мы все стали нравственными калеками, даже без пяти минут святые.

Так велики потери этих пяти минут войны.

Могут возразить, что мы и без войны одним грехом крыты -- грехом первородным. Но это бескровный грех, больше напоминающий жертву: это вызов к жизни, к святости, к восстанию из падшести к свету. Не для того т о т грех, чтобы продолжать грешить, убивать, нет, чтобы проснуться осмысленным, трезвым и, по возможности, живым.

Войны не знают границ. Тем более войны локальные. Это проба вселенской крови из раны поскользнувшегося под танк. Он лежит параллельно дороге, в кювете. Живот бел, как снег, и обнажен. Его еще и покрывалом-то не накрыли, а уже не помнят о нем. О том, кто он и чей, и откуда. Но жизнь уходит и от нас, от нас всех.

Так что памяти живых.

Поскольку мертвы все.

А.Б.
03.01.95
г.Киев

  Вернуться
    [в содержание журнала "Самватас"]
    [в раздел "Некрополь"]